Епископ Виталий (Устинов) записал удивительную историю:
– Во время пастырского визита в один из приходов моей епархии произошла знаменательная встреча. Я глубоко убежден, что именно тогда, устами простого, некнижного человека, Господь даровал мне ответ на вопрос, который так сильно волнует всех.
По завершении Божественной литургии и трапезы в приходском доме, я спустился осмотреть подвальное помещение храма. Там, в скромном уголке, я обнаружил церковного сторожа. Этот человек уже более пятнадцати лет вел здесь подвижническую жизнь, не принимая ни копейки денег и существуя исключительно на подаяния прихожан.
История этого удивительного старца глубоко поучительна. Несмотря на то, что его речь была причудливой смесью русского, украинского, польского и ломаного английского, она поражала своей силой и выразительностью. Сам того не осознавая, он часто говорил языком древних пророков и Псалтири.
Это невольно напомнило мне житие преподобной Марии Египетской, которая, будучи неграмотной и никогда не читавшей Библию, отвечала старцу Зосиме словами Священного Писания. Ибо, как она сама сказала, Слово Божие живо и действенно, оно само просвещает человека. Итак, перейдем к его рассказу.
Блаженный Андрей Канадский
Этот благочестивый старец прибыл в страну около сорока лет назад. Подобно многим нашим соотечественникам, ослепленный богатством и возможностями для обогащения, он с головой ушел в погоню за наживой, все дальше уклоняясь от путей Господних. Трудясь на лесоповале, он не давал своему телу покоя, работая от зари до зари, не покладая рук даже в воскресные и праздничные дни.
Была весна. В череде прекрасных дней он внезапно вспомнил о Пасхе Христовой — празднике, от которого не может отречься ни одно православное русское сердце. Однако, захваченный водоворотом изнурительного труда в лесной глуши, он потерял счет дням и лишь смутно ощущал в сердце приближение Великого Дня. Он спросил своих товарищей по работе о дате Святой Пасхи, но они, будучи иноверцами, ничего не смогли ему сказать.
Однажды, оказавшись по работе в небольшом селении, он узнал от соотечественников, что православная Пасха миновала уже две недели назад. Эта весть сокрушила его. В простоте сердца он рассудил:
«Если Бог не покарал меня за работу в такой великий день, значит, Его нет».
Эта мысль неотступно преследовала его, разрастаясь до чудовищных размеров. Она поглотила все его существо и, подобно молоту, с дьявольским упорством стучала в сознании:
«Бога нет, Бога нет, Бога нет»…
И тогда с ним произошло нечто странное. В ясный солнечный день он вышел на лесную поляну, и стоило ему взглянуть на бледно-голубое канадское небо, как невидимая сила с такой яростью ударила его по плечам, что он присел. В тот же миг он осознал, что не один: нечто мрачное и гнетущее незримо обволакивало его. С того дня он лишился сна и аппетита, ощущая в душе подлинный ад. Его состояние стремительно ухудшалось, и он начал заговариваться.
Здесь необходимо отметить, что его описание своей одержимости поразительно соответствует учению святых отцов об этом скорбном состоянии души.
«Я не терял рассудка, — говорил мне старец, — и ясно понимал все, что происходило вокруг. Но стоило мне попытаться сказать что-то осмысленное, как язык и уста переставали мне повиноваться и, подчиняясь чужой воле, изрекали безумные, бранные слова. Я все это осознавал и безмерно страдал. Особенно мучительно было, когда я начинал молиться в сердце. Тогда все мое тело начинало корчиться, и я был вынужден прекращать молитву, чтобы остановить это видимое безумие. Когда я складывал пальцы для крестного знамения, — продолжал мой старец, — то не мог ни поднести их ко лбу, ни коснуться лбом пальцев. Сколько я ни силился перекреститься, лишь пот выступал на лбу, и я чувствовал, как неимоверная, упругая и мрачная сила мешает мне осенить себя крестом. Лишь изредка, в моменты облегчения, я поспешно творил крестное знамение, словно выкрадывая его у кого-то».
Согласно учению святых отцов, бес не способен проникнуть в саму сущность души, созданной по образу и подобию Божию. Однако по попущению Господню он может, подобно разбойнику, захватить область между душой, отдающей повеления, и членами тела, их исполняющими. Эту зону дьявольской засады можно уподобить нервной системе, приводящей тело в движение. Неслучайно и медицина зачастую определяет одержимых людей как нервнобольных. Но вернемся к нашему повествованию.
У старца были небольшие сбережения, около 300 долларов — по тем временам немалая сумма. Это позволило ему обойти множество врачей, которых он умолял либо избавить его от этого, либо лишить жизни. Он то выходил на работу, то целыми днями лежал без сил.
«И вот однажды, — продолжал свой удивительный рассказ этот дивный старец, — когда я лежал на постели, я вдруг услышал голос. Это был не человеческий голос, я слышал его всем своим существом — звучный, пронзительный и властный: “Твой Врач — на небесах. Ты должен выбрать, с кем хочешь быть: с Богом или с тем, кто сейчас с тобой?”»
В ответ на эти слова все мое существо обратилось в отчаянный крик:
«С Богом! Хочу быть с Богом!»
И тот же голос прозвучал вновь:
«Чтобы быть с Богом, нужно исполнять Его заповеди и каяться в своих грехах, а грехов у тебя великое множество».
Не зная, к кому обращаться, я ответил:
«Господи, я не раз исповедовал свои грехи».
«Нет, — последовал ответ, — ты не каялся в своих грехах. Ты лишь перечислял грехи священнику, который является только Моим свидетелем. Нужно не просто перечислять грехи ему, но открывать свое сердце и каяться перед Богом, перед Матерью Божией и перед святыми. У тебя же множество грехов. Вспомни их. Подумай».
«Тут я обратился к своей памяти, — продолжал мне рассказывать старец, — но как ни напрягал ум, ничего не мог припомнить. И я ответил говорившему мне, что я ничего не помню. Трижды голос понуждал меня вспомнить свои грехи, и трижды я тщетно пытался это сделать».
Тогда грозно и повелительно, подобно удару огромного колокола, во всем моем существе зазвучал голос, будто Самого Бога:
«А ты помнишь, как в детстве ты ослушался свою мать? А в юности, помнишь, совершил вот этот грех (и Он назвал этот мой грех)».
И голос начал перечислять все мои бесчисленные прегрешения. Со мной же творилось истинное чудо: каждый раз, когда голос называл грех, время для меня исчезало, и я переносился в то самое место, как бы вновь совершая содеянное. Я не мог найти слов в свое оправдание; по мере того как это происходило, я поднялся со своего ложа и в трепете пал ниц на землю, заливаясь слезами. Единственное, что я мог произнести, было: «Господи, помилуй».
Не знаю, сколько я пролежал так, рыдая на земле. Но голос снова как бы пробудил меня:
«Теперь иди и кайся. Но сначала запрись в своей комнате, три дня ничего не ешь и громко говори Богу все указанные тебе грехи свои. На исходе третьего дня пойди к священнику, исповедуйся ему и Богу и причастись Святых Таин. После этого ты еще три года будешь страдать, но не так сильно, а после семи лет Я сам буду направлять тебя».
«Все это я в точности исполнил, как велел мне голос. Но как расскажу тебе, Владыка, — обращался ко мне старец, — как тяжело было мне приступить к святой исповеди! Однако милосердный Господь помог мне, и я изверг все свои грехи из души. Мы со священником плакали вместе. На другой день я приступил к Святым Тайнам. Меня и тут преследовала злая сила, но уже не так упорно. Наконец я причастился, и неизреченная радость стала входить в меня, постепенно очищая с головы до ног. Я был охвачен таким счастьем, таким блаженством, что не выдержав, тут же при всех в церкви пал ниц и стал рыдать. Меня уже знали как потерявшего разум, и поэтому мое поведение не вызвало удивления. Тем же редким молящимся, кто еще не знал меня, объяснили:
“Это сумасшедший”».
Откровение о России
Затем, встав, я устремил свой взор на икону Спасителя, но Его святой лик чудесным образом скрылся за некой пеленой, и тот же голос прозвучал вновь:
«Вспомни, что Я тебе сказал — тебе три года еще нужно каяться и немного страдать, ибо у тебя есть еще грехи, от которых ты должен отступиться. Помни, что теперь ты больше не сам по себе, а русский человек. Вот Я возвеличу Православие в земле русской, и оттуда оно воссияет на весь свет».
«Господи, — дерзнул я возразить говорившему мне, — как же это будет, когда там коммуна?»
«Коммуна исчезнет и развеется, как прах от ветра».
«Но зачем же она существует сейчас, если она должна исчезнуть?» — вопросил я.
«Для того, чтобы сделать в России один народ, с одним сердцем и одной душой, и, очистив его огнем, Я сделаю его Моим народом, вторым Израилем».
Но тут я посмел возразить: «Господи, но как же это может быть, когда столько лет там люди не слышат слова Божия, у них нет даже книг и они ничего не знают о Боге?»
«Вот и хорошо, что они ничего не знают, потому что, когда они услышат слово Божие, тогда всем сердцем своим, всею душой своей примут его. А здесь многие из вас ходят в церковь, но каждый верит по-своему и в гордости своей не принимает чистой православной веры. Горе им, ибо они готовят себя на сожжение. Вот Я простру десницу Свою, и Православие из России воссияет на весь свет, и настанет такое время, когда дети там будут носить на плечах своих камни для постройки храмов. Рука Моя крепка, и нет такой силы ни на земле, ни на небе, которая бы противостала ей».
«Вот смотри, — прозвучал голос, и я вдруг увидел как бы всю Россию, все ее границы, осененные и огражденные большими дубовыми светящимися крестами».
«А с тобой Я сделаю так, что ты будешь каждый день в церкви и ты ни в чем не будешь иметь нужды, пока не выйдешь из тела своего и не придешь ко Мне. Не бойся, тебя никто не тронет. Подними руку твою и тронь Меня. И как ты не можешь тронуть Меня, так и к тебе никто не прикоснется».
Тут я спросил Господа, в какую церковь мне идти. Спросил потому, что в этом городе было много разных церквей: униатская, украинская и прочие. Голос мне сказал:
«Я этих церквей не знаю, ибо в них не живет Дух Мой». И голос указал мне на этот храм, в котором я и живу до сего дня.
Всю эту дивную повесть передавал мне старец, обливаясь слезами, да и я сам не мог слушать ее без слез.
«Мне люди часто говорят, — продолжал старец, — что я святой. Но какой я святой? Я, Владыко, самый презренный человек и непрестанно прошу Господа, чтобы Он дозволил мне лечь у ног Его, как пес ложится у ног своего хозяина. Я говорю Господу: “Господи, как человек, который бросается в воду, чтобы утонуть, так дай мне утонуть в любви Твоей. И если когда-нибудь грех станет предо мною, и я захочу протянуть к нему руку свою, то, молю Тебя, убей меня, но не дай мне согрешить”. Когда я молился так, то услышал голос: “Твоя молитва угодна Богу, потому что ты предпочитаешь смерть греху”».
Рассказал мне также этот старец, что во время своих покаянных трудов он дал обет Богу никогда ничего не принимать из пищи по пятницам. Но однажды он был в доме одного священника, который, указывая на его слабое здоровье, убедил его отказаться от этого поста. Вернувшись домой, он вдруг очень захотел напиться воды. Взяв чашку, он наполнил ее водой, поднес к устам, но тут же с ним произошло что-то невероятное — чашка с водой прильнула к его рту, но какая-то неведомая сила не позволяла ему напиться. Он вдруг услышал голос: «Пей, что же ты не пьешь?».
«Я силился наклонить чашку, — рассказывал старец, — локоть мой был свободен и я его все время поднимал, но рука моя с чашкой оставалась скованной. Три раза голос мне предлагал напиться, и три раза я делал невероятные усилия, но рука моя оставалась как бы зажата в сильнейшие тиски. Тогда голос мне сказал: “Теперь ты видишь, кого надо тебе слушаться”».
Этими словами старец закончил свою дивную повесть, и мы с ним скоро расстались…
Рассуждая о последнем случае, я увидел в нем преподанный всем нам, пастырям, урок: в наши дни страшного отступления от Христа и оскудения веры мы должны поддерживать всякое выражение благочестия в народе или в отдельном верующем человеке, не отговаривая его от взятого на себя подвига, но помогая ему советами и наставлениями продолжать его с рассудительностью и мудростью.
Да не усомнится никто в истинности всей этой трогательной повести и да не подумает, что все рассказанное в ней есть плод больного воображения. Все может подделать дьявол, но никогда он не сможет дать нам почувствовать величайшие христианские добродетели: смирение, кротость, умиление, потому что, будучи сам нераскаянной гордыней, он не способен преподать то, чего сам совершенно лишен. Во всем облике нашего старца, во всем рассказе его лежит эта Божия печать смирения, глубокого покаяния и кротости.
Все, что он говорил мне, я записал. Многие слова мне пришлось изменить, но смысл и строй всего сказанного я передаю совершенно точно, ибо «Тайну цареву прилично хранить, а о делах Божиих объявлять похвально» (Тов. 12, 7).
Слава Богу за всё!
