В рукописи «Скитское кладбище в Оптиной Пустыни», находящейся в фондах Введенского монастыря Оптина Пустынь в Отделе рукописей Российской Государственной библиотеки, содержатся уникальные свидетельства о жизни людей минувших лет.
Сама рукопись была составлена в первые два десятилетия XX века по благословению скитоначальника Оптиной Пустыни, игумена Варсонофия. Среди множества оптинских преданий есть одно, малоизвестное широкой публике, – о последнем оптинском старце Нектарии. Этот эпизод поведал отец Адриан Рымаренко, впоследствии епископ Русской Зарубежной Церкви.
Он говорил:
«Оптина взрастила меня, окутала своей лаской и любовью, воспитала своим духом и даровала мне путь спасения. В сложных жизненных обстоятельствах я всегда искал утешения и помощи под её благодатным покровом, а в начале моего пастырского служения это стало настоящей необходимостью. Наступала эпоха открытого противостояния света и тьмы, и требовались духовный опыт, знания, глубокая вера и особая благодать, чтобы обрести мужество и силу вступить в эту, казалось бы, неравную борьбу. Где же мог скромный воин Христов почерпнуть эту силу для ратного подвига, как не в последнем оплоте православия – Оптиной Пустыни? Туда я и стремился при первой же возможности».
Отец Адриан продолжал:
«Бывало, приедешь к старцу, измученный житейскими невзгодами и тревогами, с множеством неотложных вопросов, желая излить душу. Казалось, если не сделать этого немедленно, то сердце и ум не выдержат страданий. Однако в хибарке старца всегда собиралось немало людей, также истерзанных жизненной борьбой и жаждущих утешения. Старец выходил, благословлял, иногда говорил что-то ласковое, но в келью к себе не приглашал. Нередко проходил день, два, а порой и больше, прежде чем открывалась заветная дверь. И сколько мучительного ожидания, тоски и страданий приходилось переживать за это время.
В трудные для меня периоды, после зачастую напрасного ожидания у кельи батюшки до самого вечера, я неизменно обращался к одной из выдающихся насельниц Шамординской обители – схимонахине Марии (Головиной), современнице преподобного Амвросия, – дабы развеять гнетущие думы в беседе с ней.
Неподалеку от Оптиной Пустыни, к югу от монастыря, частично примыкая к величественному скитскому бору, располагался комплекс строений оригинальной архитектуры, живописно разбросанных в притягательном для русского сердца беспорядке. Посреди обширного двора возвышалось большое двухэтажное здание, увенчанное подобием башенки. К нему, словно цыплята к наседке, примыкали различные пристройки: кельи, подклети, переходы, крылечки. Напротив главного корпуса располагался амбар, далее – флигели и прочие хозяйственные постройки. Все сооружения были срублены из массивных бревен, обшиты тесом и огорожены высоким частоколом с резными воротами, что еще более усиливало впечатление перенесенного в современность уголка из XVI–XVII столетий.
Это было подворье Шамординского монастыря – возлюбленное детище отца Амвросия. Управляла им монахиня Мария, в то время уже почтенная старица, всеми любимая и уважаемая. Она являла собой исключительную личность для Оптиной и Шамордино, живую летопись монастыря. И это неудивительно. Поступив в обитель еще при жизни старца Амвросия и пройдя череду традиционных монастырских послушаний, она вскоре за благочестие, доброту, общительность и, в особенности, милосердие к ближним была назначена старцем Амвросием на ответственную должность начальницы Шамординского подворья. Преемники отца Амвросия – старцы Иосиф, Анатолий и Нектарий – неизменно оказывали ей искреннее и сердечное внимание. Она принадлежала к тем редким натурам, которые не ведают вражды. Всегда серьезная, сосредоточенная, подчас не проявлявшая внешних эмоций, хлопотливая по натуре, она умела располагать к себе окружающих и первой спешила на помощь нуждающимся.
Навещать ли больного, оказать ли помощь нуждающемуся, поддержать ли ослабевшего, утешить ли скорбящего и унывающего – всё это составляло сущность матери Марии, являлось естественным стремлением её чистого и любящего сердца.
Да пребудет о ней светлая память, ибо я твёрдо верю, что и по её святым молитвам Господь до сих пор хранит меня…
Однажды во время моей поездки в Оптину Пустынь, под Покров 1922 года, я возвращался с матушкой Марией с ранней обедни, которую совершал по случаю годовщины своего рукоположения. В молитвенно-возвышенном настроении шел я в то погожее тихое осеннее утро по усыпанным опавшей листвой монастырским дорожкам, с наслаждением вдыхая бодрящий воздух. Матушка, погружённая в свои мысли, молча сопровождала меня. Так же молча мы поднялись в её келью и выпили чаю.
«Вот, батюшка родной, – наконец, прервала она молчание. – Всё думала, чем бы утешить тебя в этот знаменательный для тебя день, и решила поведать тебе одну тайну моей жизни, которая, полагаю, принесёт пользу и твоей душе. Жил у нас в Оптиной один иеродиакон, Мартирий. Скромный, благоговейный, в страхе Божием шедший по своему пути. Кто он был по происхождению – одному Богу известно. Об этом у нас не принято расспрашивать, и зачастую только отец настоятель да духовный отец знают о мирской жизни братии. За его примерную жизнь ему не раз предлагали принять иерейский сан, но он всячески отказывался, ссылаясь на слабое здоровье, хотя все прекрасно понимали, что истинной причиной было его глубокое смирение. Он был дивным рабом Христовым. Я глубоко чтила его. Однако спустя примерно восемь лет его иеродиаконства наш Мартирушка, как ласково называла его братия, действительно заболел и слег в монастырскую больницу. Мы часто навещали его и, как могли, утешали своими приношениями. Когда отцу Мартирию стало совсем тяжело, он позвал меня и сказал: «Спаси тебя, Господи, матушка, за все твои заботы обо мне грешном. Господь да воздаст тебе сторицею за твою любовь в этой жизни и в будущей. А мне нечем и отблагодарить тебя. Были последние 20 копеек, да и те отдал. Так вот, матушка, прошу тебя напоследок, не оставь меня в своих молитвах, когда Господь призовёт меня к Себе».
«Конечно, батюшка, – ответила я. – И я возьму с тебя слово».
Обратившись к Господу с просьбой о милости, она просила меня помолиться о её спасении, дабы Господь вразумил её на этом пути.
Вскоре, спустя два дня, отца Мартирия предали земле. Я заказала сорокоусты в местных храмах и возносила молитвы о упокоении его души.
По завершении поминовения, вернувшись домой из храма, я ненадолго присела в кресло, то самое, в котором вы сейчас находитесь, и задремала. Внезапно предо мной предстал отец Мартирий, словно живой, и произнёс:
«Вы, матушка, просили меня помолиться о вашем спасении, и милосердный Господь позволил мне явиться к вам. Твёрдо запомните: нести свой крест и жить надлежит так, как если бы вы постоянно пребывали пред взором Самого Господа…»
Он открыл мне ещё нечто, от чего я вся затрепетала… В этот миг я внезапно пробудилась, а в келье никого не было! Страх и смятение охватили меня, и я, не помня себя, бросилась к старцу. Добежав до отца Нектария, я упала ему в ноги с плачем и криком:
«Батюшка, спасите меня, наваждение какое-то со мной! Мне явился отец Мартирий».
Только начала я сбивчиво рассказывать о случившемся, как батюшка ласково взял меня за руки и сказал:
«Успокойтесь, матушка, чего вы испугались? Он сказал вам не совсем так… А не говорил ли вам отец Мартирий…» – и тут батюшка, немного помолчав, повторил то, что мне напоследок открыл отец Мартирий.
«Идите с Богом, спасайтесь и молитесь за него. Великим рабом Божьим был отец Мартирий».
«Вот так, – завершила матушка свой рассказ, – и нам, грешным, следует во все дни пребывать в страхе Божием, дабы не утратить, упаси Боже, ни единой капли благодати, безвозмездно даруемой человеку по неизреченной Его милости».
Наша беседа подошла к концу. Душа моя невольно ликовала, приоткрыв ещё одну тайну Божьего промысла о спасении человечества. Как мне хотелось тогда услышать подтверждение из уст самого старца того, о чём он никогда не упоминал в наших беседах.
Горячо поблагодарив матушку за этот бесценный дар моему сердцу, я поспешил к старцу за благословением. В его жилище уже собралось немало людей, ожидавших его выхода. Я с несколькими собратьями расположился в приёмной.
Вскоре послышались тихие шаркающие шаги, столь присущие отцу, и он медленно появился в привычном подряснике, опоясанном широким ремнем, со скуфьей на голове. Совершив молитву перед иконой со словами: «Заступи, спаси, помилуй и сохрани нас, Боже, Твоею благодатию», – он обратился к нам, держа в руках некую печатную брошюру.
– Вот, – произнес он, – С.А. Нилус именует Оптину Божией рекой, а себя – рыбаком, добывающим жемчужины из этой реки. И вот он даровал нам одну из таких жемчужин (и батюшка протянул брошюру). Здесь повествуется об одном событии, произошедшем некогда с нами и покойным иеродиаконом Мартирием. Да, великий был раб Божий. По истинному смирению не принял он сан священника, с благоговением совершая свое иеродиаконское служение у престола Божия.
Видение
Однажды, выйдя из нашего храма, вот отсюда (и батюшка указал рукой на видневшийся в окно скитский храм), отец Мартирий возвел взор к небу, и его духовному зрению внезапно открылось чудесное видение. Он увидел большой прекрасный храм в процессе строительства, но еще словно бы незаконченный, без купола, и далее какие-то другие строения, и услышал голос:
«Когда достроится, тогда конец всему».
Да, много тайн было открыто этому чистому сердцем рабу Божию о будущем, но только не дано было знать ни времени, ни сроков исполнения. Ведь вот храм, который видел отец Мартирий, хотя и был практически завершен, но сколько элементов еще предстояло добавить и в какие сроки – это, кроме Бога, никому не ведомо.
Закончив свою речь, батюшка вновь помолился, благословил нас и, ступая тихой старческой походкой, удалился. (Какая прозорливость!) Можете ли вы представить себе чувства, с которыми я покидал в этот раз Оптину…
Слава Богу за всё!
